Ирина ЩЕГЛОВА

 

У моего правого сапога сломался каблук, поэтому при ходьбе я старалась наступать на носок, чтобы каблук окончательно не вывернуло. Со стороны, наверное, казалось, что я хромаю.

 

Шуба из «искусственных чебурашек» села после химчистки, я затянула ее в талии ремнем, пытаясь хоть как-то исправить положение.  Старалась, как могла, но мои жалкие попытки ни к чему не привели.

Рейс задержали на двенадцать часов, все это время я провела, забившись в темный угол зала ожидания;  боялась увидеть свое отражение в многочисленных витринах и зеркальных стеклах.

В Ереванский аэропорт самолёт прибыл около двух ночи по-местному. Тонкую цепочку усталых пассажиров втянуло, через одну из галерей,  бездонное брюхо аэровокзала.

Если бы меня похитили инопланетяне, то в первые мгновения пребывания на их территории я чувствовала бы себя не лучше. В пространстве зала ожидания крохотные фигурки людей растворялись мгновенно и без остатка. Я остановилась потрясенная, и, задрав голову, медленно начала вращаться вокруг своей оси.

Родители возникли неожиданно, подхватили меня с двух сторон и вывели на свежий воздух.

- Это зачем же он такой огромный? – первым делом спросила я.

- Французский проект. Аэропорт Шарля де Голля такой же, - объяснил отец.

- Они здесь космические корабли собираются принимать? – не унималась я.

- Да нет, они просто хотят быть европейцами. Европейским государством, - отец был снисходителен.

Нас ждал микроавтобус и несколько любопытных армян, приехавших вместе с родителями. Мы были представлены друг другу. Но ожидающие так устали, что не задавали никаких вопросов.

Мы очень долго ехали. Я думала, что наш поселок находится где-то в пригороде Еревана, а оказалось, что нет, он в окрестностях города Раздана, высоко в горах.

В мозгах у меня происходил некий временной сдвиг: десятилетняя давность, Северная Африка, Алжир, Эль-Абед. Там был свинцово-цинковый рудник, а здесь добывают золото. Очередная отцовская командировка в другое измерение.

В квартире имелась сидячая ванная, на кухне стоял самодельный стол из плохо оструганных  свежих досок и несколько табуретов. В одной из комнат тесно прижавшись, сгрудились три  железные кровати с панцирным сетками и никелированными шишечками, другая комната была нежилой, в ней лежали чемоданы и нераспакованный багаж. Пришлось вернуться в реальность.

Утром я обнаружила в квартире лоджию, куда и бегала потихоньку, курить. На лоджии я приседала на корточки, чтобы не было видно с улицы. Крадучись делала несколько коротких затяжек, тушила окурок и заталкивала в угол, не бросать же вниз, на головы людей.

Наша квартира была на втором этаже, а внизу, на первом располагался магазин. Я поднялась с корточек и выглянула. Под магазином собралось человек тридцать мужчин всех возрастов, они стояли маленькими группками, по несколько человек, изредка негромко переговаривались,  и почти все курили. Дымки от сигарет не рассеивались в морозном воздухе, а  зависали тонкими струйками, словно замерзали. Быстрые взгляды и все. «Наверное, ждут открытия», - подумала я; почувствовала, как мороз пробрался под мой халат, и щиплет голые ноги, поежилась и вернулась в комнату.

За нами приехал высокий худой армянин. Отец подрядил его возить нас по магазинам. Армянин называл себя «потомственным греком» и очень серьезно относился к своим обязанностям. Он нас сопровождал.

            Одевать меня пришлось полностью: от сапог до шапки; для этой цели  мы посетили Ереван, Раздан, а так же все поселки, которые  встречались  нам по дороге. Выяснилось, что у Георгия, так звали нашего грека, везде есть связи и многочисленные родственники, буквально во всех попадавшихся нам магазинчиках и кафе.

В Армении работают мужчины.

Мужчины приносили коробки и свертки; усаживали, ухаживали, спорили с мамой, ловили выражение моего лица и снова уносили и приносили. А над всем этим застывший молчаливый Георгий, как скала. Он подгонял машину к самому входу в магазин, первым выходил из нее и распахивал двери перед нами, ждал, пока мы проскользнем внутрь. Походил он при этом на нахохлившегося орла.

- Мам, чего он так за нами сморит?, - Ереван все-таки столица, с претензией на Европейскую, - Посмотри, женщины спокойно ходят, как и везде.

- Да я и сама мучаюсь. Это из-за тебя, конечно. Тут истории всякие рассказывают, про то, как девок русских воруют.  Врут, естественно. Сами эти девки и виноваты; такие есть дуры! – мама была категорична.

- Слушай, - не унималась я, - не могу отделаться от ощущения, что мы снова в Алжире. Помнишь, шофера, что возил нас в Оран, в школу? Он ведь тоже нас сопровождал.

Мама удивленно посмотрела на меня и закивала.

- У тебя тоже? А у меня с самого начала, как приехали; не могу отделаться от мысли, что это со мной уже было. Папуле сказала, он смеется, он же у нас мечтатель, в облаках витает.

За окнами машины плыла улица Комитаса.

Ереван был строгим, серовато-розовым, цвет туфа, камня из которого выстроено большинство домов.

Алжир вспоминался жарко-белым,по-восточному  роскошным и нищим одновременно. Нет, не похожи.

Мы вспомнили шофера араба, который постоянно возил нас с мамой, попытались сравнить его с Георгием.

- Он по-русски не говорил, - смеялась мама.

Георгий стал оборачиваться на наш смех.

Через некоторое время наш грек расслабился, начал улыбаться и даже пригласил нас в  кофейню.

 Вошли и сразу утонули в аромате свежепрожаренных кофейных зерен; мы уселись за круглый белый столик и с нетерпением стали ожидать, когда же наши порции кофе будут готовы.

Георгий направился к стойке бара.

Кофе здесь готовят не как-нибудь, а каждую порцию в турке на одну чашку. У бармена за спиной горит настоящий очаг, у очага жаровня, металлические подносы с песком, на очаге – чайник, чтобы всегда была горячая вода. Кофе размалывается вручную, затем засыпается в турки, вместе с сахаром, заливается кипятком, и вот, неуловимые руки бармена гоняют крохотные серебряные емкости, до тех пор, пока шапки пены не покроют черную жидкость.

Во время процесса наш грек и бармен вели неторопливую беседу. Мы наблюдали за ними и вспоминали арабскую кофейню, куда нас привозил алжирский шофер. Там тоже все было ослепительно белым, кроме чернейшего кофе, в белых же чашках. В кофейню можно ходить только мужчинам. Для нас сделали исключение, как для иностранцев. Но это еще не все:  Леон, так звали шофера, шепнул кое-кому, что моя мать – его русская жена! Мы пили кофе в гробовом молчании. Мужчины оценивали выбор соотечественника. Неподвижные лица, застывшие позы. Леон потом всю дорогу в машине подсмеивался над тем, насколько он ошеломил своим заявлением завсегдатаев кофейни.

Когда наш бармен, тоже, видимо, родственник, спросил  Георгия, кто мы, грек ответил: «жена и теща». Бармен выпятил губу и долго понимающе кивал, после чего Георгий вернулся за столик и окончательно развеселился. Он балагурил про трех жен, которых хотел бы иметь: русскую, армянку и азербайджанку. Русскую – для любви и на выход в гости. Армянку – чтобы готовила и растила детей, все-таки он привык к армянской кухне; а азербайджанку, – чтобы иногда, приходя с работы в плохом настроении было на ком сорвать зло.

- Они привычные, - оправдывался Георгий.

Мы пили чудесный кофе и весело болтали, со стороны – счастливое семейство.

            Георгий нам рассказал о своем розыгрыше, как рассказывают анекдоты об армянском радио, причем сделал это уже в машине, чтобы мы его не выдали.

- Армянка может ходить одна, где хочет, особенно в городе; в селах там обычаи сохранились строгие, - наставлял нас Георгий, - а русской девушке нельзя, нет!

Дома, когда я нарядилась в обновки и крутилась перед мамой, она вздыхала и говорила:

- Как в журнале!

В разгар примерки зашла соседка, русская женщина. Я была ей представлена. Соседка оживилась и призналась:

- У нас тоже сыновья гостят, на каникулах. Они сами стесняются, так меня прислали, надо бы вам познакомится.

Я вспомнила, как утром, когда мы уезжали, какой-то парень смотрел на меня, свесившись через перила с верхней площадки. Он поздоровался с мамой, и она что-то говорила мне про русских соседей.

- Пойдем сейчас к нам, - предложила тетя Валя, - так звали соседку. Мне не хотелось. Тем более что утренний парень впечатления на меня не произвел. Но я пошла, неловко было отказать.

 Квартира этажом выше была такая же, как наша, с тем же набором мебели. На кухне, куда меня заботливо втолкнула тетя Валя, кроме двух парней, почти одногодок, находилась еще и девушка, как мне ее представили – Таня, невеста младшего из братьев – Игоря. 

Старшего, того, что я видела утром, звали Олегом. Он был крепким белобрысым парнем с очень короткой стрижкой; и еще у него была очень плохая кожа, все его лицо буквально бугрилось разного вида и размера прыщами.

 

Младший – пониже ростом, темноволосый, похожий на мать. А Таня казалась родной сестрой Игоря.Отнеслись они ко мне просто и сразу же предложили пойти с ними на следующий день в горы; там якобы сохранилась постройка монастыря 12 века. Конечно, мне стало интересно, но я никогда не ходила в горы и снаряжения у меня не было.  Мои новые знакомые убедили меня, что пройти там сможет и младенец, никаких особенных приспособлений не требуется, и вообще они меня проведут везде. Я согласилась.                    

На следующий день, утром, я экипировалась, как могла. Проблема возникла с обувью, я нашла старые отцовские сапоги и обула их на шерстяной носок, но они все равно болтались на ногах.

Ребята зашли за мной. Олег осмотрел мой «прикид», решил, что сойдет, только штаны посоветовал надеть спортивные.

- А какая разница? – удивилась я.

- Поймешь, - ответил он.

Мы вышли на улицу. Горы ослепили нас солнцем, отразив его лучи много раз. Горы впереди, горы сзади. Поселок, зажатый в узкой расщелине, затканной пойманными солнечными лучами, как золотой паутиной.

Неизменное «армянское собрание» у подъезда. Они словно ожидали нашего появления, заговорили по-своему, как будто камешки рассыпались, маленькие на большом.

Ребята усмехнулись и пропустили нас вперед, закрыв спинами от любопытных глаз. Мы быстро перешли единственную улицу и направились к горному склону. По дороге перебрались через замерзший ручей и оттуда тропинка сразу  сломалась, встала на дыбы, градусов под семьдесят.  Мы пошли цепочкой: Игорь с Таней впереди, я за Таней, Олег замыкающим.

Тропинка оказалась хорошо утоптанной, людские ступни оставили в утрамбованном снегу что-то наподобие ступенек. Вначале мы поднимались довольно быстро, но затем подъем стал круче, а мои, точнее папины, сапоги жутко скользили, поэтому я то и дело съезжала на Олега. Он посмеивался, подталкивая меня сзади, а я чувствовала себя неловко из-за своей неуклюжести и из-за его ладоней на моих бедрах. В конце концов, опираясь на его руки и плечи  мне удалось взобраться наверх.

Перед нами открылась довольно ровная площадка:  большой уступ, поросший сосняком. Почти весь уступ занимал  полуразрушенный армянский храм. Коричнево-серые развалины некогда были, очевидно, монастырем, сохранилась часть каменной стены, окружавшей двор. На крыше храма укоренились несколько сосенок. Горы приняли человеческое творение.

- Войдем? – предложил Олег.

Мы вошли, кажется в окно.

Внутри здание было похоже на пересохший колодец, на дне которого скопился самый разный мусор: обломки кладки, щебень, пустые бутылки, высушенные и распадающиеся в прах куски древесины, обрывки бумаги…

- И сюда добралась цивилизация, - заметила я,  разочарованная таким состоянием древнего святилища.

-  Посмотри, - указал Олег. Я оглянулась.

У стены, на груде всякого хлама, прислоненное стояло гипсовое распятие, белое и чистое, оно сияло в полумраке и распятый Христос продолжал, мучится на своем Кресте.

- Откуда это? – удивилась я.

- Люди нашли, здесь же, в мусоре и поставили. Вот.

- Однако это не мешает им пить здесь водку, - я пнула ногой одну из бутылок. Распятие приковывало мой взгляд, но мне неловко было смотреть на него. В узкие проемы, бывшие некогда окнами, протискивалось солнце, оттого распятие, странным образом освещенное, было похоже на человеческие кости, выбеленные временем.

- Пойдем, посидим под стеной, - предложил Олег.

Мы выбрались из храма и направились за стену, точнее за остаток стены, давно уже ставшей единым целым со скальной породой; уселись с подветренной стороны, на прогретую солнцем землю, покрытую прошлогодней сухой травой и опавшей хвоей. Было очень странно видеть перед собой снежные сугробы, а лицом и кожей ловить яркую теплоту лета. Я закрыла глаза.

- А мороз-то градусов восемь, - предположил Игорь

- Да, - согласилась Таня. Они устроились  рядом с нами и затихли.

- Хорошо тебе? – спросил Олег.

Я только слегка кивнула в ответ.

Мне было хорошо. Я пыталась дышать так, как привыкла в городе, но получалось по-другому: так, будто не дышишь, а совершаешь некое действо, словно пьешь святую воду, медленно и глубоко, ощущая каждый вдох-глоток. Мои спутники о чем-то говорили, но я не слушала их. Я хотела остаться одна в этой тишине, близко к солнцу и далеко от людей.

Из сладкого оцепенения меня вывел резкий, похожий на короткий визг звук.

Неожиданно Олег толкнул меня, и я повалилась на бок, трава царапнула мою щеку, я открыла глаза.

- Что случилось? – прямо передо мной глаза Татьяны, в них стоит ужас.

- Ты цела? – спросила она.

- Да.

Олег с Игорем бежали к храму, хруст камней и снега под их ногами шарахался эхом между сосен.

- Куда они? – спросила я у Татьяны.

- На крышу, - ответила она.

- Зачем?

- Там армяне из ружья стреляют.

Она уже не смотрела на меня, а, привстав с колен, вглядывалась вверх;  я проследила за ее взглядом.

На крыше храма двое подростков из местных стояли и смотрели на бегущих внизу наших ребят.

- Ой, что будет! – пискнула Татьяна.

- А что будет, - переспросила я.

- У них же ружье! – она чуть не плакала.

- Эй, пригнитесь! – крикнул нам Олег. И мы присели, как по команде за спасительную стену. Ветер донес до нас обрывки короткой перебранки.

- Не стреляли больше? – спросила Татьяна.

- Нет, вроде, - ответила я, продолжая не понимать происходящего.

Мы не высовывались.

Ребята вскоре вернулись, в руках Олега была старая двустволка, он небрежно бросил ее на землю и подсел ко мне.

- Испугалась? – он потянулся к моим волосам, поправил прядь у уха.

Не поцарапало?

- Нет, - я почувствовала касание его пальцев к моему виску и почему-то не отстранилась. Его прикосновение было мягким и властным одновременно. Он так смотрел на меня, как будто имел на это право. И я готова была согласиться на это право.

- Зачем вы отобрали у них ружье? – возмутилась Таня, - теперь в поселок лучше не возвращаться.

- Мы им еще и накостыляли, чтоб не выделывались, - сообщил Игорь, - от самого поселка за нами шли, перед девушками хотели себя показать… Герои, чтоб их!

- Да что случилось? Чего вы к ним привязались, они же вас не трогали?

- Не трогали, - согласился Олег, - они и не тронули бы. Они на крышу влезли и по пустым бутылкам стрелять стали. А стрелять-то и не умеют. По камням попадают. Пуля от сосны срикошетила, я только успел увидеть, как у тебя на виске шевельнулись  волосы. Когда я тебя толкнул, это уже не имело смысла,  поняла?

Я поняла. Настроение было испорчено. Первый порыв бесстрашия прошел.

- Пойдем отсюда, - приказа Олег и поднял ружье. Мы быстро подчинились и почти бегом побежали к тропинке. Спуск был стремительным, я шлепнулась на задницу и половину пути просто съехала, кое- где помогая себе ногами.

Случившееся я воспринимала как ненужную, лишнюю  суету: кто перед кем красовался, зачем? Те двое на крыше были просто мальчишки.

- Ой, убьют, - причитала Татьяна, - все равно убьют!

Я молчала всю дорогу и злилась. Олег с Игорем совещались о каких-то металлических прутьях, с которыми они пойдут драться спина к спине…

- С кем драться-то? - Не выдержала я, - с пацанами? Так надо просто к их родителям сходить и все объяснить. И ружье вернуть, конечно. Олег хмыкнул:

- Теперь, ахчи, говорить бесполезно. Теперь на нас весь поселок выйдет, как свора трусливых псов. А нас только двое, поняла?

- Поняла. Что такое ахчи?

- Ахчи, по-армянски – девушка. Законы гор, ахчи.

                             

Дома, переодеваясь, я оглядела свои джинсы; краска, синяя краска «индиго» вся осталась на горной тропинке.

Олег зашел за мной примерно через час. Я открыла дверь, и он сразу отругал меня:

- Зачем открыла?

- Я же спросила: «Кто там»? – обиделась я.

Он стоял в дверном проеме насупившись, руки в карманах, и качался с пяток на носки.

- Пойдем к нам.

- Зачем?

- Просто так, пойдем.

Видимо, я должна была чувствовать себя сопричастной. Я как бы была теперь «в деле» своих, против чужих. Это было глупо, но я снова приняла правила игры; сунула ноги в тапочки, закрыла дверь и поднялась с ним на третий этаж.

В квартире никого не было.

- Родители на работе, а Игорь у Таньки, - быстро объяснил Олег, - Советуются.

- Вас что, действительно могут убить? – засомневалась я.

- Могут, теоретически… Они же честно драться не будут, они из-под тишка все делают. Семеро одного не боятся.

- А уладить это можно?

- Вот, Танькин отец, может быть, и уладит. Пули ему отнесли, ружье тоже.

Мы прошли в комнату, там стоял накрытый стол, с кучей закусок и несколькими початыми бутылками водки.

- Пить будешь? – спросил Олег.

- Нет, с чего это? – удивилась я.

- Так, - он пожал плечами, - у бати день рождения был вчера, так и не убрали. Мать думала, мы сегодня посидим. Посидели…

Он продолжал держать руки в карманах, словно боялся их выпустить. Мы стояли у стола, и я совершенно не представляла себе ни зачем я пошла с ним, ни то, о чем я должна с ним говорить.

- Ну, как хочешь, - нарушил он молчание, - я тоже не буду. Он резко повернул ко мне голову:

- Что делать будем?

 

- Знаешь, я лучше домой пойду,  - ответила я, почувствовав возрастающее напряжение внизу живота, и мне стало не хватать воздуха.

- Что тебе там делать? – он подошел ко мне сзади и, обхватив руками мои плечи крест на крест, сильно прижал к себе. Моя спина одеревенела, сопротивляясь. Он склонил голову и стал целовать меня в шею, перебирая кончиком языка пряди волос.

Кожа на спине и шее покрылась пупырышками от отвращения. Мне захотелось закричать. Вместо этого я схватила его за запястья и развела тиски его рук.

- Не надо! –  лицо залила краска стыда. Я не знала, что делаю здесь с этим совершенно чужим человеком в пустой квартире с накрытым столом и с кроватью у стены, зовущей и бесстыдной. Я стыдилась незанавешенных окон, в которые еще проникало пойманное горами солнце.

- А что надо? – он развернул меня к себе лицом, сделал шаг назад и снова засунул руки в карманы.

- Ничего не надо. Извини, я домой пойду. – Я не понимала, почему он ведет себя так.

- Игорь там, с Танькой, - сказал он, - я один, как дурак…

- Но я же не виновата в этом!

Олег пошел на меня грудью, и я стала отступать, пока не уперлась в кровать, и он снова слегка толкнул меня. Я покачнулась, не удержала равновесия и вынуждена была сесть.

- Посиди со мной, - попросил он жалобно.

- Зачем? – насторожилась я.

- Просто так.

Он опустился рядом и снова обнял меня, потянулся губами. Я встряхнула головой. Он задышал прерывисто и с силой опустил меня на спину, навалившись сверху всем телом, стал искать мои губы. Я, сжав зубы, забилась под ним. Олег приподнялся, опираясь на руки, навис надо мной, посмотрел  с любопытством и какой-то тревожной злостью.

- Какая ты красивая…

Меня тошнило.

- Спасибо. Пусти!

- Не пущу, - он улыбался.

- Зачем ты так? Пусти!

Он убрал руки и сел, освободив меня. Я сразу вскочила и пошла к выходу.

- Я тебя обидел? – крикнул он мне в след.

- Да, - ответила я.

- Ну, прости…

Он догнал меня одним прыжком, стал спиной к двери:

- Простишь?

- Прощаю, прощаю, - поспешно произнесла я. – Пусти!

- Нет, так не уходят, ты обиделась на меня, да? Обиделась!

Ну, как я могла объяснить ему? Как я могла объяснить ему, что я не та, не та, не та! Очарование гор отпустило меня, и я не понимала, за что я должна платить собой.

Он изучал меня, как охотник, или хищник, изучающий жертву, прикидывающий расстояние для прыжка. И вдруг, охотник опустил ружье, а хищник передумал.

Олег, не глядя, повернул замок, распахнул дверь и отступил, открывая мне путь.

- Иди домой!

Я шагнула на площадку, и он, в третий раз за сегодняшний день подтолкнул меня в спину, к лестнице. Молча вернулся в квартиру и захлопнул дверь.            

Ошарашенная,  я сбежала по ступеням и влетела в свою квартиру.

Мать была дома. Она выглянула из кухни на шум:

- А, это ты? Ну, как? Ходили?

- Ходили. Там ребята с местными поссорились, - я старалась сдерживать дыхание, сердце продолжало бухать в ребра.

- Помирятся, - донеслось с кухни.

                                                                     *** 

Не помирились.

Поздно вечером у подъезда собрались оскорбленные горцы. Что там произошло,  не знаю. Скорее всего, ничего не произошло, и разбираться пришлось родителям, а не детям. Но на утро и мой несостоявшийся любовник, и его брат были спешно отправлены к родственникам в Ереван.

Я же остаток каникул общалась исключительно с родителями и любовалась красотами маленькой горной страны.

Улетала я днем.

Новенькая дубленка, кокетливая шапочка и модельные сапоги на высоченных каблуках весьма способствовали пересмотру моих взглядов на жизнь - аэропорт Шарля де Голя больше не производил на меня впечатления космического пришельца, он просто казался слишком большим.