С КЕМ РАЗГОВАРИВАЮТ СОБАКИ?

Сапожок пропал вчера из учительской раздевалки. Причем один, а не оба. Значит, не воровство, а откровенное хулиганство. Оскорбление! Хотя... слишком удивляться не стоило. Полина, химичка, - далеко не ангел, иногда и не совсем человек, а ребята этого не любят. 

Обнаружив пропажу, Полина перевернула школу вверх дном. Не своими руками. За нее это с веселой готовностью сделали октябрята, пионеры, комсомольцы и просто двоечники - детки с первого по десятый классы. Остановить эту неорганизованно-организованную массу было невозможно. 

Директор — он умный человек, он не хотел инфаркта — уехал по "неотложным" делам. Виталий Григорьевич оставался "на посту". Сапожок, естественно, не нашелся. Полина, принципиально надев на одну ногу оставшийся сапог, а на другую - валенок сострадательной дворничихи, обратилась к Виталию Григорьевичу: 

-Или, - гневно заявила она, - или сапог завтра будет на месте, или... 

Она не сказала, что "или", но, вероятно, имела в виду наступление конца света, по крайней мере, для Виталия Григорьевича. 

Это было вчера... Сегодня в школу не хотелось. Из-за этого чертового сапога. Из-за того, что вот-вот конец полугодия, и, хочешь не хочешь, придется исправлять твердые двойки Сережки Лузгина на (Бог ты мой!)... на тройки!!! 

И потом, ему просто почему-то хотелось побыть здесь. Сесть на эту скамью в крохотном заснеженном сквере, подставить лицо холодной снежной крупе и ни о чем не думать. 

Он так и сделал. Не пошел в школу; ведь, в конце концов, тот же Сережка Лузгин позволяет себе подобную роскошь достаточно часто! А он, Виталий Григорьевич, пропустит всего один урок. 

...Снег. Легко. Холодно. А из головы "двойки", "окна", сапог не идут. И никакого удовольствия от "прогула". Смотрит по сторонам. Никого знакомых, к счастью. Один... Один ли? Кажется, держит его чей-то взгляд. Большущие, карие, удивительные глаза. Человеческие? Каждому ли человеку дано иметь такие глаза?! Об ушах я и не говорю... Висячие, с ладонь величиной, расчесанные, в мелких завитках, шелковистые, как и вся шкурка. Спаниель. Вернее, не совсем взрослая черная спаниелька сидела невдалеке и смотрела на Виталия Григорьевича. Смотрела и смотрела. 

-Ты что, - ласково спросил Виталий Григорьевич. Ласково, потому что к спаниелям по-другому невозможно обращаться. А спросил — просто так, совсем не ожидая ответа. Спросил ну и спросил, как спросил бы у кустика, не тяжело ли ему под снегом. А спаниелька поняла его буквально. Усталый человек спрашивает: "Ты что?" 

-Да так, ничего, смотрю, - отвечает она и подходит ближе. Подходит и смотрит так же внимательно. 

Виталий Григорьевич удивился?.. или испугался?.. — нет, что вы! Он просто не "услышал" ее голоса. Ведь он не сумасшедший, он просто усталый, замотанный человек, не более того. И разговаривать с собаками!.. 

А она сидела рядом, помахивала холёными ушами. Потом спросила вежливо и спокойно: "А почему вы сегодня не на работе? Вы плохо себя чувствуете?" Не услышать этого было уже нельзя. Что-то качнулось в голове завуча, он закрыл глаза и тихонько застонал. А симпатичная спаниелька продолжала: "Вы уже опоздали на урок. Я знаю, вы учитель. Каждое утро вы идете через этот сквер. А я здесь гуляю. Я вас знаю. Вы..." И тогда всегда выдержанный, корректный Виталий Григорьевич, испугавшись сам не зная чего, потеряв какую-то вечную точку опоры, закричал странным, не своим, сорванным голосом: 

-Ты что, с ума сошла? Собаки разве разговаривают?! Виталий Григорьевич вскочил и в каком-то полусознательном состоянии рванулся куда-то. Тогда маленькая черная спаниелька, нежная и беззащитная, оскалила зубы и зарычала. 

Совсем потерянный завуч опустился на скамью и покорно уставился на спаниельку. Та рыкнула еще раз и уже миролюбиво спросила: "Ну что, так понятнее? Привычнее?" Она мотнула ушами. "Меня Долли зовут". 

-Виталий Григорьевич, - представился завуч. 

-Я с вами как с человеком. Вижу, вам не по себе. А вы - кричите, оскорбляете, вскакиваете. Можно так? 

-Да нет, я не хотел тебя обидеть. Я... Я сам не понимаю, что это... Озверел, - замялся Виталий Григорьевич. - Не сердись. Устал. Неприятности. Понимаешь? 

Долли понимала. С такими глазами не понимать? А Виталий Григорьевич не понимал, что он, современный, до сих пор психически здоровый человек, завуч, отец семейства, беседует с собакой. И уже не видит в этом ничего противоестественного. 

-Понимаю, понимаю, - кивнула Долли. — Потому и подошла. Думаете, у меня все, как говорит Эвелина, тип топ? — Долли притопнула лапками. 

-Эвелина — твоя хозяйка? 

-Да. Но дело не в этом. У вас что-то не так. Может быть, смогу помочь? Мне бы очень хотелось. 

И Виталий Григорьевич, понимая краешком сознания, что происходит нечто странное, рассказал все. Все. О том, что молодой географ Танечка непременно сорвет открытый урок, а Витька Андреев - в общем, неплохой парень, но для школы опасен, а Лена, жена Виталия Григорьевича, подавлена его, Виталия Григорьевича, невниманием к дому, а он просто не может разорваться, и еще ( нет, Долли, ты только представь, как не вовремя!) пропал сапог стервозной химички Полины... Долли слушала и смотрела так же сверхчеловечно. А Виталий Григорьевич подумал, что, если бы Полина хоть раз так на него посмотрела, он не какой-то финский сапог преподнес бы ей, а целый обувной магазин самого Парижа. Долли слушала и, кажется, чему-то удивлялась. 

-Все? - спросила она мягко. 

Виталий Григорьевич рассказал еще о том, что из живого уголка сбежал еж. О том, что ь учительской слишком тесно и что дома в ванной полгода течет горячий кран, а дверь входная открывается только плечом и так далее, и тому подобное. 

-Все? - опять спокойно, но, может быть, чуть насмешливо, потому что глаза опустила, спросила Долли. -Все? 

"Нет, подумаешь, какая умная, выше человеческих дел", - удивился про себя Виталий Григорьевич, глядя на свою лопоухую собеседницу.

-А что, мало, по-твоему? Я же не железный! 

-А кто железный? Моя Эвелина? Вы думаете ей легче? И у нее - сегодня то, завтра это... - Положив голову на колени завуча, спаниелька грустно, даже обреченно, продолжала: - правда, открытых уроков, троек "на волоске" у нее нет. — И как бы испугавшись, что из-за этого хозяйка может не понравиться новому знакомому, поспешно добавила: — но вы не думайте... Она хорошая, ласковая! Только... Ну... Как бы сказать?.. Трудно ей... Характер... 

-Капризная? — завучу было уже интересно. Долли отрицательно покачала головой. Запрыгали 

уши. 

-Легкомысленная?

Отрицательно машет ушами черная спаниелька. 

-Ну, не знаю, может быть, взбалмошная, резкая? 

-Резкая, взбалмошная... - задумчиво повторила Долли. Это из-за того, что назло весь фарфор с драконами перебила?.. Нет, дело не в этом. 

Долли опустила голову, почти уткнулась черным носом в холодный снег. 

-Нет, - повторила она задумчиво. - Эвелина... Она.. Она...- Никак не подберет нужного слова. Наконец нашла, обрадовалась! 

-Она... - не железная! 

-Постой, постой, - немного возмутился Виталий Григорьевич. Ведь начали с того, что я—не железный. 

-Не-е-е-т, - Долли хитро взглянула карими глазами, как бы разоблачая завуча. - Нет, вы нормальный железный человек. Радовались бы! 

Недоуменный взгляд Виталия Григорьевича. 

-А чему вы удивляетесь? Вам пора бы знать, что люди бывают железные или... или — как моя Эвелина: у них не пропадают сапожки, двери открываются взглядом, нет у них классов, чтобы руководить ими... - тихо и спокойно произнесла Долли. 

-Хорошо - вздохнул завуч. 

-Хорошо, - повторила Долли, вслушиваясь в слово. — Разбитый фарфор - хорошо?.. То, что назло — хорошо?.. Черная маленькая лопоушка, кажется, издевалась. 

-Ну! Кому что! Фарфор, видишь ли, грохнула! Позволить себе разбить японский фарфор! — последние слова Виталий Григорьевич произнес с некоторой завистью. — Глупо. Смешно просто! 

-Вы думаете Эвелина потом не плакала? 

-...?